Интервью Олега Синегубова: самая тяжелая зима, бои в Купянске и онкоцентр 📹

Что думает начальник Харьковской ОВА о «не стройте онкоцентр, потому что прилетит». Почему нельзя было своевременно эвакуировать всех жителей Купянска. Испытывают ли на Харьковщине уверенность перед началом самого тяжелого отопительного сезона времен войны. На эти и другие вопросы в интервью МГ «Объектив» ответил Олег Синегубов.

«Отопительный сезон 2025/2026 будет действительно самым сложным изо всех предыдущих»

— Олег Васильевич, что вы лично видите главным приоритетом своей деятельности и работы областной военной администрации на ближайшее время?

– Сейчас основное – это пройти зиму, пройти отопительный сезон. И об этом нам напоминает враг фактически каждую ночь. Сегодня ночью (разговор происходил 6 октября – Ред.) был у нас достаточно серьезно поврежден один из энергетических объектов, в результате чего почти 30 тысяч абонентов – это примерно 40 тысяч человек – были без электроэнергии. Я не говорю уже о бизнесе и все остальное. Мы понимаем, что это только начало. С этим нам жить весь отопительный сезон. И скажем, что этот отопительный сезон, 2025/2026, будет действительно самым сложным изо всех предыдущих.

– Недавно был мощный обстрел, когда «прилетало» по объектам Нафтогаза. В Харьковской области в том числе. Существует ли сейчас такая опасность, что вместо того, чтобы бить по электрической генерации, россияне будут пытаться «выбить» нам газ? То есть оставить нас без отопления другим путем. Предполагаем ли мы такой сценарий?

– Открою вам тайну. Они это делали в 2022 году, в 23-м и в 24-м. Конечно, они наращивают свои возможности. Мы наращиваем свои. Это абсолютно параллельные пути, по которым они идут. И по электрогенерации работают, и по газу работают, по газодобыче работают и т.д. Мы невероятными усилиями сейчас сохраняем давление газа в домах. Это очень важно, чтобы наши люди не почувствовали эти удары. Однако, поверьте, цена этому — круглосуточная работа всех служб — начиная от военных и заканчивая просто ремонтными бригадами, которые иногда под обстрелами выезжают и восстанавливают и магистральные газопроводы, и сопутствующую всю инфраструктуру.

– Я понимаю, что сейчас вообще трудно делать какие-либо прогнозы. Но у вас, вероятно, есть какое-то внутреннее ощущение. Вы чувствуете уверенность перед этой зимой?

— Трудный вопрос. В себе мы уверены. Все будет зависеть от действий врага. От действий наших военных. И мы делаем все возможное. Этот вопрос на личном контроле Президента, Премьер-министра. И когда происходит «прилет», мы сразу докладываем в режиме онлайн: сколько абонентов нам еще осталось подключить, какие меры принимаем, чтобы у людей была электроэнергия. Постоянно работают координационные штабы и все остальное. Я не говорю о количестве координационных совещаний, которые мы проводим до возобновления электроэнергии всем потребителям после удара. Мы об этом не говорим вообще, однако этим мы занимаемся 24/7. Относительно уверенности. Мы должны все вместе поддерживать наши Вооруженные силы. Ибо только так у нас будет уверенность в завтрашнем дне.

Для работы ПВО Харьковская область уникальна

— Насчет Вооруженных сил. А именно ПВО. Сейчас все живущие в Харькове видят, как при атаке «Шахедов» происходят взрывы в небе – антидроны сбивают вражеские БпЛА. Это началось относительно недавно. Насколько этот новый вид ПВО эффективен? И насколько он нас защитит, как вы думаете?

– То, что вы видите, – лишь небольшая часть тех систем противодействия, которые у нас есть. И в Харьковской области, в том числе. Харьковская область уникальна. Например, у нас нельзя применить систему ПВО, которая стоит на Черниговщине, или на Киевщине, или на Ивано-Франковщине. Потому что, например, «Шахеды», летящие на Харьков с севера, через полторы минуты уже над городом. Поэтому время на реагирование небольшое. У нас применяются разные силы, в том числе мобильные огневые группы – они остаются, потому что мы фиксируем высоты (на которых заходят вражеские БпЛА – Ред.) разные: и 3,5 тысячи метров, и 100 метров. Мы должны применять комбинированную защиту. Поэтому на разных эшелонах стоят разные виды вооружения. Нам нужно усиливаться. Вот я сегодня пришел к вам с совещания с военными. Определили очередные нужды. Для нас это задача, чтобы мы обеспечили военных, чтобы они были еще более эффективны на своих линиях.

— Как вы в целом оцениваете ситуацию на фронте по состоянию на данный момент. Где у нас самые проблемные места?

— Общий тезис: фронт у нас стабилен по всем направлениям. И это очень важно. Это позволяет людям работать, ездить по городу Харькову и все остальное. И бизнесу, что важно, оставаться и иметь хоть какую-то стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Север Харькова стабилен. Волчанское направление достаточно тяжелое. Там враг не останавливается. Купянское направление – самое тяжелое сейчас. И по городу Купянску – самое тяжелое. Это город-герой. Потому что наши воины высокой ценой, ценой собственной жизни сдерживают там врага. Продолжается военная операция наших Вооруженных Сил, о которой мы будем упоминать чуть позже, когда Генштаб разрешит. Боровское направление достаточно тяжелое. Глава Боровской поселковой военной администрации получил ранение, когда передвигался по городу. FPV-дрон попал в гражданский автомобиль, который вез людей. Это цена того, что люди остаются на местах и ​​выполняют свои обязанности.

«Когда уже край, только тогда мы можем применять крайние меры»

— Что касается гражданских, которые находятся сейчас у линии фронта. Вы недавно сообщали, что будете дополнительно расширять территорию эвакуации. Откуда у нас планируется эвакуация?

— Давайте об эвакуации немного поговорим, потому что это очень трудная тема. Почему? Потому что люди, к сожалению, не прислушиваются. Когда мы приступаем к эвакуации из населенных пунктов, часть людей остается до последнего.

— Мы видим Купянск…

— Купянск, Липцы одно время, Липецкое направление. Купянское очень тяжелое, потому что там находится около 700 человек еще в самом городе. Для понимания: гражданских мы привлекать для мер эвакуации уже не можем, потому что враг обстреливает все – абсолютно все гражданские автомобили, гражданских прямо на улицах. И, конечно, это усложняет работу нашим военным. Когда они работают по самому городу и в самом городе по ликвидации диверсионно-разведывательных групп, то, конечно, остающиеся там гражданские люди им мешают. Потому что враг очень коварен. Мы уже не говорим даже о международных нормах, правилах и обычаях войны – о них враг забыл. Что они не могут переодеваться в гражданскую одежду и все остальное. Это не работает совершенно. И это, к сожалению, ставит под риск жизнь наших людей, наших военных, работающих по этим направлениям. Поэтому эвакуацию из города Купянска мы уже осуществляем через наших военных, Национальную полицию, СБУ. И дальше их вывозим. По Великобурлукской громаде мы планируем применять меры принудительной эвакуации семей с детьми. Около 700 семей должны вывезти оттуда. Ежесуточно с Купянского и Боровского направлений мы вывозим около 100-150 человек.

– Они уже соглашаются?

— Скажем так, некоторые не соглашаются. Вывозим, применяем принудительную эвакуацию. Но кое-кто соглашается. Однако все равно тяжело. Потому что оставшимся там очень трудно, в принципе, объяснить, что им нужно просто спасти свои жизни. Показываем кадры, показываем видео – то, что мы не можем демонстрировать всем. Что это прямая угроза для их жизни. А дальше уже пытаемся их эвакуировать.

— Что касается эвакуации, чтобы завершить эту тему. Часто задают такой вопрос. У нас в комментариях – постоянно. Почему мы не можем не только семьи с детьми, но вообще всех людей принудительно эвакуировать? Насчет Купянска это просто самый популярный сейчас вопрос. Потому что уже больше года там идет эвакуация. Понятно, что сейчас гражданские там мешают военным. Почему мы не могли их, условно, «упаковать в автобусы» и вывезти? Я понимаю, что это может наивно звучит, но люди спрашивают об этом.

— Совершенно верный вопрос. Смотрите. Потому что мы во время войны, самой большой войны со времен Второй мировой в Европе, сохранили функции демократии. У нас действует на территории нашей страны верховенство права… Нужно еще усовершенствовать законодательство об эвакуации. И эти проекты находятся на рассмотрении в Верховной Раде.

— Нужно найти баланс между правом человека и…

– Между правом человека и правом войны, можно сказать. Там, где мы имеем возможность ограничивать права и свободы людей, потому что это прямое ограничение прав и свобод людей – и на передвижение в том числе. Однако действительно, когда идет война, речь идет о жизни, речь идет о национальной безопасности, целостности нашей страны. Тем не менее, мы должны это делать. Однако должен быть четкий алгоритм действий: то, что мы можем делать – то, что мы не можем делать. И сейчас только так, с помощью Национальной полиции, наших военных, когда уже край, только тогда мы можем применять крайние меры по принудительной эвакуации.

Донецкие на 90% выезжают дальше из Харьковской области, купянские на 99% остаются

– Плюс у нас же работает транзитный центр в Лозовой. Мы подставляем плечо соседним областям, в частности, Донецкой. Мы за довольно большой промежуток времени эвакуировали более 6000 человек. И ежесуточно через этот центр проходит до 200 человек. То есть мы принимаем людей, оформляем, собираем всю необходимую помощь для них – и дальше перенаправляем в другие территории, в места временного проживания.

– Они в основном остаются в Харьковской области?

– Нет, в основном, 90%, выезжают дальше.

– Это те, кого эвакуируют из Купянска? Или это только жители Донецкой области?

– Нет, это только Донецкая область. Наши купянские остаются 99% здесь, на местах. У нас в Харькове находится в местах компактного проживания около 9000 человек.

– Андрей Беседин, начальник Купянской ГВА, сообщал, что в Харькове организовали центр именно для жителей Купянска, в том числе для предоставления медицинских услуг. Добавите подробностей?

– Да. Это центр по типу ЦНАПа. Он уже работает, но наращиваем возможности. Потому что мы в свое время открывали для 2000 эвакуированных людей. Затем добавился Волчанск, Липцы и прочее. Поэтому, конечно, нужно расширять возможности. Это просто для людей, которые придут, чтобы оформить, возможно, какие-то документы по соцзащите, детям, трудоустройству и т.д. То есть это принцип единственного окна, где люди смогут получить все необходимые консультации по во всех направлениях, в том числе и по международной нашей поддержке.

Проект подземной ОКЛ разработали так, чтобы она не простаивала в мирное время

— А медицина в Харькове не перегружена из-за того, что сюда прибывает большое количество людей?

– Мы справляемся. Основное учреждение здравоохранения в Харьковской области — областная клиническая больница — принимает в год до 240 тысяч пациентов. Нам нужно наращивать возможности и наращивать качество медицинских услуг. Потому что, например, после одного из ударов по городу Харькову (не буду останавливаться, какого именно) около 110 человек попали одновременно в эту больницу. И нам нужно очень быстро обследовать, оказать помощь и высококвалифицированное лечение, потому что речь идет о спасении жизней.

– Кроме этого, это должно быть еще и безопасно. Поэтому вопрос по проекту строительства подземной областной больницы. На какой стадии?

– Любые новые проекты, которые мы сейчас реализуем, или реконструкция старых, предполагают укрытие. Потому что в больницах этот вопрос был довольно слабо урегулирован. Ни в областной больнице такого укрытия нет, ни в онкоцентре. Ни в областной детской больнице, которую мы в 2022 году вынужденно эвакуировали на территорию областной взрослой, потому что обстрелы, а укрытия там, в принципе, нет никакого. То есть подвальное помещение просто приспособлено для коммуникаций – и все.
Действительно, мы разрабатывали проект [строительства подземной областной больницы]. Он очень сложен, потому что уникален: такого никто не делал ни в нашей стране, ни в Европе точно — подземную больницу. Это не укрытие. Это именно подземная больница. 15 тысяч метров. Здесь и вентиляция, коммуникации разные, операционные и т.д. Это очень сложный проект.

– Я правильно понимаю, что это строительство под уже имеющимся зданием?

– Нет, не под имеющимся зданием. Это на территории. Это будет отдельное двухуровневое здание под землей. Однако сложность состоит в том, что предполагаются выходы изо всех имеющихся помещений и корпусов именно в это помещение. С лифтами, с оборудованием. И очень важно было разработать такой проект, чтобы он не простаивал в мирное время, а чтобы использовался так же эффективно.

– Кстати, у меня постоянно этот вопрос: что будет со всеми этими подземельями…

– Смотрите. Там предусмотрен подземный паркинг. Это и безопасность, когда автомобили экстренной скорой помощи спускаются сразу вниз. К каждому паркинг-месту будет подведен кислород и электроэнергия, чтобы в случае необходимости оперативно увеличить количество койко-мест. Ну и там ряд проектов, о которых сейчас вообще говорить не буду. Однако там и диагностика и операционные, и все остальное. И все это будет работать во времена мира.

«Онкобольные ждать не могут. И мы все об этом знаем»

– Вы недавно анонсировали, что будет продолжение строительства онкоцентра. Это очень болезненная тема для Харькова, потому что онкоцентр нам обещали еще задолго до начала полномасштабного вторжения. И, на самом деле, я лично уже и мечтать перестала, что он у нас когда-нибудь будет. Но при этом, думаю, вы читаете, что пишут люди в соцсетях на этот счет. «Зачем сейчас?», «сразу прилетит», «столько денег — все на ветер»… Как бы вы на это ответили? Зачем сейчас строить новый онкоцентр?

– Смотрите, по поводу «прилетит» давайте проговорим. «Прилетит» – может быть в любую часть города. Люди в Харькове живут. Проживает 1 миллион 200 тысяч человек. Они ходят в больницы также. Им оказывается медицинская помощь. Работаем над обустройством школ, над строительством подземных школ, в том числе. Чтобы дети пошли в школу, потому что люди здесь остаются, живут и в Харькове видят перспективу.

Теперь по поводу онко, по поводу актуальности этого. В 2021 году была оказана помощь 60 тысячам онкобольных. Для понимания в прошлом году эта цифра уже выросла до 72 тысяч. И было проведено 5000 операций в год.

– При этом население ведь уменьшилось?

– Смотрите, население-то уменьшилось – из двухмиллионного города по факту. Без учета студентов, жителей агломерации. То есть коренного населения было 1,5 – 1,6 миллиона в Харькове. Сейчас 1,2 миллиона. Однако онкоцентр, он же принимает всех – и из области, в том числе. Он единственный. Это единственная профильная больница на территории нашей области. В 2022 году, в начале полномасштабного вторжения, онкоцентр не имел ни одного сертифицированного укрытия. И люди не прекратили оказание медицинской помощи, за что я безгранично благодарен (я всегда это говорю) нашим врачам. Потому что онкобольные ждать не могут. И мы все об этом знаем. Здесь и о диагностике, и о плановом, и о внеплановом, и о предоставлении лучевой терапии, химиотерапии и т.д. То есть здесь отдельная категория людей. Часть из них не поедет (или нет возможности, или просто не поедет) ни в Полтавскую, ни в Киевскую, ни в Ивано-Франковскую область, или в Австрию, и все остальное. Это по поводу актуальности.

Решение о строительстве онкоцентра было принято еще в 2019 году. Президент тогда поставил задачу, чтобы онкоцентр в Харькове был, потому что тот старый, который есть, он уже тогда не отвечал современным требованиям. Это мягко говоря. Дальше началось строительство. Государство со своей стороны выполнило все абсолютно обязательства по финансированию. Однако подрядная организация, выигравшая тендер тогда, с которой был заключен договор о выполнении работ, не могла их выполнить. Это львовская компания. В 2021 году, когда меня назначили, было первое поручение – разобраться с этим онкоцентром и с ситуацией, которая произошла. Мы провели ряд встреч с подрядчиком, обнаружили действительно, что они не могут это вообще выполнить.

Было принято решение о расторжении договора с ними в одностороннем порядке. После этого были суды. Суды завершились в этом году, потому что мы должны с ними рассчитаться по факту выполненных работ – и подвести черту. И после того разработать новый проект, потому что, во-первых, прошел большой промежуток времени – почти пять лет. Кроме того, условия безопасности изменились. И, конечно, учитывая условия безопасности, на первом этапе мы предусмотрели подземное укрытие в виде подземного отделения. Это отделение большое, на 3,5 тысячи квадратных метров. На 1100 человек. Это 400 человек самого медицинского персонала, остальные – это пациенты. То есть все, кто будет находиться в основном лечебно-диагностическом корпусе, должны укрыться в этом укрытии. Плюс там будут проводиться оперативные вмешательства, операции, диагностика и т.д. То есть это отделение — как подземная больница, которая будет работать при любых обстоятельствах, при любых условиях.

«Дорогое оборудование будет под защитой»

– Я правильно понимаю, что операции там будут проводить постоянно – не в корпусе на поверхности, а именно под землей?

– Конечно. Это же и предполагается, чтобы дорогое оборудование было именно там – под защитой. Потому что, действительно, сейчас мы должны оказывать медицинскую помощь. Но предоставляем ее не благодаря, а вопреки. Это верно.

– В целом, проект очень дорогой. Где брать финансирование? Есть ли у нас гарантии, что оно будет?

– Наша задача – привлечь финансирование. Финансирование мы получили от Министерства здравоохранения. Там будут государственный бюджет и международные средства. То есть, это будет совместная работа.

– На этот год, я так понимаю, 50 миллионов вы говорили?

– На этот год, да, около 50 миллионов. Почему? Потому что мы предполагали, что проектирование будет сложное, будет идти около восьми месяцев. В октябре мы планировали выйти на тендер, что фактически и произошло. Сейчас, если все пройдет правильно, будет объявлен победитель. И дальше он приступит к работе. И, учитывая промежуток времени небольшой, который останется (до конца года – Ред.), там больше средств на этот год не нужно.

– А вообще то, что строили до этого, оно хоть как-нибудь пригодится? Его вписали в проект?

– Да, конечно. Но там, для понимания, примерно 4% от всего плана первой очереди. Это мы говорим только о первой очереди — 3,1 миллиарда гривен.

– И когда она должна быть завершена?

– Этот проект рассчитан, первая очередь, на три года – до 2028 года. Однако мы же будем учитывать и военные обстоятельства, и воздушные тревоги, и все остальное. Скажем так, от трех лет и дальше. Планируем где-то за четыре года справиться. Однако, в первую очередь, будет реализовываться именно это подземное отделение.

«Планируем строить подземные школы повсюду, где есть дети»

– Раз уж говорим о подземельях, спрошу вас еще о подземных школах. Сколько их сейчас, сколько в планах?

– Благодаря реализации политики профильных министерств, Офиса Президента, задачи Президента по построению безопасных образовательных сред, нам удалось вывести с 1 сентября 40 тысяч детей в оффлайн или смешанную форму обучения. В прошлом году было всего 17 тысяч. Это для понимания. Это для нас достаточно высокий показатель. Всего у нас 200 тысяч учащихся в школах. Те школы, которые мы планируем завершить до конца этого года, позволят вывести еще около 40 тысяч детей с 1 января. Уже приближаемся к 50%. В 2022 году мы об этом даже не мечтали. И мы в этом году реализуем 38 проектов подземных школ. Из них семь – в городе Харькове, остальные – это область. У нас – самое большое количество изо всех областей. Но этому предшествовала действительно трудная, кропотливая работа — по проектированию, оснащению, работе с громадами, потому что это тоже их задача. И на следующий год у нас готово около 50 новых проектов для подземных школ. Может кто-нибудь отметить так же: «Может, и не нужно, а может, уже завершится война». Может быть. Однако мы все равно все новое строительство должны предусматривать с этими подземными укрытиями в виде бомбоубежищ. Потому что приближенность к врагу, приближенность к границе – мы должны быть готовы к любым вызовам. Потому что сосед от нас при любых обстоятельствах никуда не денется.

– Насколько близко к границе и линии фронта ближайшие из проектируемых и строящихся школ? То есть где у нас детям можно в принципе пытаться учиться под землей?

– Там, где есть дети, там мы всюду планируем строить подземные школы. Потому что им нужно будет учиться. Кроме, например, Великобурлукской громады – там до линии фронта от крайнего населенного пункта осталось всего 15 километров. То есть, это, скажем так, серая зона уже, где ведутся активные боевые действия. Потому мы этот населенный пункт не рассматриваем.
В Дергачах мы уже реализуем подземную школу. И там уже на завершающем этапе строительство. Уже 90% исполнения. Мы уже завершим с 1 января. Там больше 500 детей пойдут в школу. Будем реализовывать там еще один проект.

Дальше, может быть (сейчас еще думаем), в Циркунах появится такая подземная школа. Для понимания, что такое подземная школа? Это всегда постройка двойного назначения. Это не только школа. Это укрытие для людей, прежде всего. Это бомбоубежище. В большинстве случаев, где мы это строим, – там нет вообще ни одного бомбоубежища, в принципе. Например, первая школа, которая была введена в эксплуатацию в Украине по новым нормам и правилам, ГСН по укрытиям, — это была именно подземная школа в Харьковской области, в населенном пункте Коротич. Это Песочинская громада. И в этом населенном пункте никакого сертифицированного укрытия не было. То есть людям во время воздушных тревог, например, в 2022 году, в принципе, негде было спрятаться, кроме собственных подвальных помещений.

– Относительно строительства школ должна спросить вас о школе в Печенегах. Много было упреков в адрес областной администрации: зачем вы ее ремонтировали, зачем вы ее строили – как и с онкоцентром. Что скажете в ответ?

– Во-первых, этот проект восстановления начинался после деоккупации, в 2022 году. И там находились, в этом населенном пункте, около 2000 человек. И там были дети – вернувшиеся. И запрос, прежде всего, от людей, от громады был: дети должны учиться, нам нужна школа. Это первое. Второе: мы предусматривали строительство без оборудования, просто нам нужно было восстановить конструктив этого заведения.

– Чтобы оно не разрушилось окончательно?

— Совершенно верно. Далее. Третье. Мы там строим подземную школу. Там подземная школа будет, укрытие тоже.

«У нас тенденция относительно крупного бизнеса, скажем так, недостаточно хорошая»

– Еще по безопасности. Относительно дифференцированной воздушной тревоги, недавно введенной не только в Харькове, но и в районах области. Есть ли у вас уже информация о том, имело ли это влияние на людей. Стали ли они более активно реагировать на тревогу и идти в укрытия?

– Довольно трудно нам об этом говорить, но люди у нас в Харькове не реагируют на воздушные тревоги. Возможно, кто-то реагирует. И люди действительно реагируют на эти ночные массированные обстрелы, массированные удары. А то, что днем… Посмотрите на скверы, парки и просто на улицу. Когда раздается воздушная тревога, довольно небольшой процент людей спешит укрыться либо в метрополитене, либо в другом помещении. Не реагируют.

– Я всегда за вторую стену захожу.

– Ну, а на улице сложно найти вторую стену. Однако люди на улицах, особенно те, кто здесь пережил 2022-2023 год, не особо на это реагируют. Однако дифференцированная воздушная тревога действительно, прежде всего, повлияла на работу бизнеса. Бизнес больше стал работать. И это очень важно, потому что мы это видим и по поступлению налогов. К сожалению, у нас тенденция относительно крупного бизнеса, скажем так, недостаточно хорошая – я имею в виду, по наполнению бюджета. Бизнес релоцируется, бизнес ищет другие возможности как-то сберечь себя. И здесь очень важно, чтобы Министерство экономики, все Правительство разработало действительно действенные шаги поддержки именно прифронтовых территорий. То, что сейчас было анонсировано и Президентом, когда он приезжал в Харьковскую область, и премьер-министром Юлией Свириденко, и вице-премьером господином Кулеба. Сейчас действительно есть наработки, они заведены в парламент. Создается фонд поддержки бизнеса в отношении государственных гарантий при страхования от военных рисков – и все остальное.

– Страхование очень просили харьковские бизнесмены.

– Мы с бизнесом постоянно встречаемся. Они даже говорят: нам не нужно льготное налогообложение и так далее. Потому что это уже проходили – опыт других стран показал, что это ведет только к созданию каких-то «черных» налоговых ям. Нам нужна поддержка. А это дешевые кредиты или просто кредиты, потому что у нас сейчас с этим довольно трудно.

– Мы же в «красной зоне», нам не дают…

– Бизнесу трудно или почти невозможно получить и международные инвестиции. Потому что 100-километровая зона – это рискованная зона, и банки в залог это имущество не принимают. Во-вторых – это страхование. И вот если будет две такие опции, то бизнесу будет поспокойнее. И плюс индустриальные парки, которые будут создаваться. Это немного на будущее, однако все равно мы также говорим, что условия в индустриальных парках на прифронтовых территориях для бизнеса должны отличаться от условий, в Белой Церкви, Львове, Ивано-Франковске и так далее.

– Постоянно обсуждается особая экономическая зона для Харьковщины. Что вы по этому поводу думаете?

– Название, а под этим названием… Как правило, особая экономическая зона предусматривает именно льготное налогообложение. Это не об этом. Особая экономическая зона – это такой, знаете, маркер. Однако все, что я сейчас отметил, должно включаться в эту особую экономическую зону. Это льготное кредитование, это страхование под государственные гарантии и льготы для нового бизнеса, который будет заходить. Это либо возмещение вложений и инвестиций, либо гранты. Главное, чтобы эти условия отличались от тех, которые будут находиться в центральной и западной части нашего государства.

«Мы можем сколько угодно строить больницы, завозить новое оборудование, но…»

– В принципе сейчас это разрабатывается? Нас слышат в Киеве?

– Да. Так же и о заработных платах. Мы также говорили Президенту, что не может учитель или врач [на Харьковщине] получать ровно столько, сколько во Львове, Киеве и Ивано-Франковске. Потому что мы сейчас наблюдаем отток кадров. Мы можем сколько угодно строить больницы, новое завозить оборудование, но если высококвалифицированные работники будут у нас и дальше выезжать, то это тенденция очень плохая. И наша задача сейчас – сохранить этот кадровый потенциал.

– Удается?

– Мы над этим работаем. Удается. Сейчас уже на выходе разработка соответствующих постановлений и нормативных актов от Минздрава. Они нас услышали о повышении заработных плат. Доказываем свою позицию. С МОНом так же – Министерством образования и науки. По поводу учителей они уже анонсировали повышение. Однако нам очень важно, чтобы врач или учитель получал здесь, в Харьковской области, или на других прифронтовых территориях (Сумщина, Запорожье, Херсон…) больше, чем на других территориях.

– Чтобы мотивировать их здесь работать.

— Совершенно верно.

– Я правильно понимаю, что «скорая» у нас уже получает больше?

– Да.

«Комендантский час пока не планируем сокращать. А дальше посмотрим»

— Еще по бизнесу. Есть ли данные (не поштучно, конечно, сколько релоцировалось), а общая тенденция. Сейчас уезжают более активно, чем, к примеру, в прошлом году? После этих прилетов весной мне казалось, что все бизнесмены нас покинут. И, может, кто-то возвращается?

– Есть даже и поштучно. Мы ясно понимаем, что мы потеряли 100 тысяч субъектов хозяйствования по сравнению с 2021 годом. Восстанавливающийся у нас бизнес – это малый и средний бизнес. То есть, это сфера обслуживания: кафе, бары, рестораны, барбершопы и все остальное. Все у нас есть, потому что есть люди. То есть, бизнес реагирует на те вызовы, которые у нас есть – на рынок. Далее. У нас есть вопросы по большому бизнесу. По большому, по среднему бизнесу. По предприятияя. Уезжают, релоцируются, создают «клоны» предприятий и все остальное. Это тенденция достаточно плохая, потому что это (крупный бизнес – Ред.) – основа уплаты налогов и наполнения бюджета. Они демонстрируют желание вернуться, в том числе те налогоплательщики, которые входили в топ-5 налогоплательщиков Украины. Например, тот же «Филипп Моррис». Однако мы понимаем, что очень трудно будет вернуть его даже после завершения боевых действий. Однако мы должны все над этим работать. И в том числе и государственные институты. Для создания таких условий, чтобы бизнес вернулся.

– Отведенное на разговор время у нас уже исчерпывается, поэтому задам вам последние два вопроса. Один короткий. Относительно комендантского часа. Есть ли позитивная реакция бизнеса на сокращение комендантского часа и не планируете ли, возможно, еще сокращать?

– Это было пожелание, прежде всего, бизнеса. Мы встречаемся почти еженедельно с бизнесом. И это повлияло, им помогло, потому что они могут на час больше работать. И работники успевают доехать домой. И это не только о харьковчанах. Те, кто работает в Харьковском районе, в пределах области тоже. Мы достаточно долго совещались с нашими военными, с правоохранительным блоком, не повлияет ли это на обороноспособность. И вот такое решение действительно было принято. И это воспринялось совершенно положительно. Что касается дальнейшего сокращения, пока мы не планируем дальше сокращать. А там уж посмотрим.

– Завершить хочется на позитивной ноте. Я понимаю, что сейчас прогнозы какие-то делать очень тяжело. Поэтому о личном ощущении. Каким лично вы видите Харьков и Харьковщину, например, через пять лет?

– Во-первых, это будет лучший город в Украине, которым он, я убежден, остается и сейчас. Здесь будут жить, будут учиться, будут рождаться и возвращаться люди. Потому что, вы знаете, мы общаемся с теми людьми, харьковчанами, которые выехали в тот же Киев и так далее. Они хотят вернуться. Особенно те, у кого семьи и дети, потому что здесь вся инфраструктура для этого создана. Это действительно самый лучший, наиболее комфортный город. И для бизнеса, в том числе, и для людей. Я убежден, что у Харькова прекрасное будущее, потому что здесь сильные люди.

– В это и будем верить. Спасибо вам за разговор.

– Спасибо.