Украинских воинов придется годами восстанавливать после психологических травм

Кроме травмированных тел, у украинских воинов еще ранена психика. Изнуренные физически и морально, некоторые солдаты ежедневно видят ужасы, о которых большинство гражданских никогда не догадываются. Те, кто работает с военными, говорят, что потребность украинских воинов в психическом оздоровлении намного больше, чем есть сейчас, и она будет сохраняться годами, пишет New York Times.

Ночь приносит мало сна и страшные сны. День приносит панические атаки и воспоминания. Все истощены, некоторые думают о самоубийстве. Они боятся своих мыслей и того, что эти мысли могут побуждать их делать.

Владиславу Рузиеву, 28-летнему украинскому сержанту, постоянно снятся кошмары о том, как он был зажат вместе со своим подразделением минувшей зимы, бессилен что-либо сделать против русской артиллерии, сильного мороза,  и того, его  товарищи теряли руки и ноги.

«Иногда земля была настолько заполнена ранеными, что эвакуационные машины по ошибке проезжали через их тела в хаосе», — сказал он, вспоминая сцены, свидетелями которых был на фронте зимой этого года.

За 1,5 года войны многие украинские военные имели отпуск всего около 2 недель. И когда они получают короткие передышки вдали от фронта, многие из них больше всего нуждаются в лечении психологических травм.

Эта потребность растет и значительно превышает возможности Украины удовлетворить ее, как обнаружил журналист New York Times во время посещения учреждений, оказывающих такую помощь, и в интервью с солдатами, терапевтами и врачами.

Андрей Ремезов хорошо знает это страдание – поехав в 2014 году воевать с российскими прокси-силами на Востоке, он вернулся домой и попал в штопор.

«Я пристрастился к наркотикам и алкоголю, даже думал о самоубийстве, но меня спасли товарищи», — рассказывает 34-летний Ремезов. Лечился, стал психологом и женился.

В прошлом году снова пошел в армию. Во время двухдневной поездки в Киев, попивая кофе на своей кухне, его жена Маргарита Клишкан объяснила, что каждый раз, когда ее муж покидает фронт, он проводит некоторое время в тишине, мысленно осознавая, что пережил. «Чтобы я мог поставить это на полку» у себя в голове. «В противном случае, «вся эта информация может просто дестабилизировать меня», — говорит Ремезов.

По его словам, украинская система психического здоровья может справиться только с незначительной частью потребности, и большинство солдат совершают ошибку, пытаясь справиться с проблемой  самостоятельно, как когда-то делал он.

Несколько центров в Украине лечат психические травмы с помощью традиционной психотерапии и альтернативных методов лечения: электростимуляции, общения с животными, йоги, водной терапии.

В Лесной Поляне, больнице под Киевом, терапевты используют «биосугестивную терапию», сочетание разговоров, музыки и прикосновений к голове, груди, плечам и рукам. Даже стрижка парикмахера может быть терапевтической – это безопасная встреча с незнакомцем, которая дарит ощущение рутины и заботы.

В госпитале лечат солдат как с психологическими, так и с физическими травмами, включая черепно-мозговые как сотрясение мозга.

«Сейчас это стало эпидемией, потому что российская артиллерия как дождь», — сказала режиссер Ксения Возницына. Она добавила: «Мы тоже работаем с теми, кого пытали в российском плену».

Закаленные мужчины могут испытывать проблемы со снижением охраны. Для некоторых прикосновение является угрожающим. Во время одного группового занятия воины, проявлявшие повышенную бдительность, пытались следовать инструкциям и держать глаза закрытыми. Один постоянно трясся.

Цель сейчас состоит лишь в том, чтобы они были достаточно здоровыми, чтобы вернуться на фронт. Долгосрочное восстановление должно подождать.

Во время предварительной ротации подальше от линии фронта 35-летний Максим ночью напал на своего соседа, считая того солдата российским врагом. После этого он настоял на том, чтобы иметь отдельную комнату для себя.

«Мы потеряли большинство мужчин в моем подразделении», — сказал он. «Иногда я плачу. Когда я засыпаю, я могу представить все это снова». Он добавил: «Я помню лица всех наших погибших товарищей».

Максим не видит смысла в лечении в этом уже втором реабилитационном центре под Харьковом. Как и многие солдаты, его зажало между ужасами линии фронта и ощущением, что это единственное место, которому он принадлежит.

«На фронте я знаю свою задачу и знаю свои обязанности», — сказал он. «Но здесь я не знаю». Он добавил: «Возможно, однажды, когда здесь закончится война, я уеду в другую зону боевых действий».

Между сеансами терапии он сидел на улице, отдельно от других, курил и смотрел вдаль, сжав одну руку на затылке. Максима мучают яркие воспоминания о фронте, но он хочет вернуться, считая его единственным местом. Через несколько дней снова присоединился к побратимам.

В солнечный день в Киеве десятки военнослужащих в форме собрались в реабилитационном центре Spirit, чтобы сделать то, чего большинство никогда не делало раньше: прокатиться верхом.

Инструктор водил мужчин верхом вокруг сарая, заставлял их делать упражнения для рук и приказывал им наклониться вперед и обнять своих коней. Один солдат, обхватив руками шею коня, широко улыбнулся.

«Они учатся ездить верхом, но это также дает им сосредоточенность, присутствовать здесь и сейчас», — сказала Анна Бураго, основательница программы лечения лошадей.

После этого она собрала солдат в круг и спросила, как они чувствуют себя из-за этого опыта. Один солдат сказал, что это сделало его счастливым, эмоция, которую он никогда не ожидал снова испытать.

Это была последняя сессия такого рода. Программу прекратили из-за нехватки средств.

Среди травмированных ветеранов есть общая тема: другие никак не могут осознать их страдания, поэтому они не знают, как вернуться в гражданский мир, который сейчас кажется совершенно чужим.

«Ты не можешь понять, потому что ты не нюхал, не слышал звуков, не чувствовал, как это — убить», — сказал Максим.

36-летний Алексей Котляров, военный хирург, ежедневно видит ужасные ранения, нанесенные россиянами, в малоукомплектованном медпункте у фронта, под непрерывным обстрелом, с минимальным отдыхом. У него депрессия, приступы паники и приступы плача, ему диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство.

По его словам, в поле, когда должен был выполнять жизненно важную работу, он приспособился к страху, но в столице, где есть толпы и признаки обычной жизни, он чувствовал себя неконтролируемым.

На фронте «все серое и разрушенное», – сказал он. «Здесь люди улыбаются, пьют кофе. Там все страдают».

Большая часть лечения, которое получают солдаты, как лепка из глины и физиотерапия, вновь знакомит их с миром, который не является угрожающим, облегчая им обычный контакт с другими, включая гражданских лиц, одновременно занимая их тела и разум.

«Сначала солдаты опасаются арт-терапией, – рассказывает Ярослав Чабанюк, инструктор по гончарству медицинского центра МВД в Киеве. Но, добавил он, это «дает им отдохнуть от собственных мыслей».
Военные и те, кто их лечит, говорят, что Украина только начинает бороться с кризисом психического здоровья, который глубок и длится годами.

Клишкан, жена бойца Ремезова, сказала, что быть жизнерадостной, терпеливой и поддерживать мужа требовало много энергии, и эта потребность скоро не исчезнет. Она думала идти на хорошо оплачиваемую работу, но решила, что не может выполнять и то, и другое.

«Самое важное, что я не ожидаю, что он станет таким же человеком, каким он был в последний раз, когда мы виделись», — сказала она.

22-летний Антон Косянчук, один из военных, лечившийся в Лесной Поляне в Киеве, указал на татуировку на бицепсе с изображением кричащего демонического лица.

«Это отражение моего внутреннего состояния», — сказал он.

Доктор Котляров говорил от имени многих солдат, когда провозгласил: «Я уже не тот человек, который был до войны. У меня низкий уровень эмпатии, я стал терпим к насилию».

Читайте также: Реабилитация с помощью лошадей: как на Харьковщине восстанавливаются военные