Десять лет Kharkiv IT Cluster: видят ли айтишники свое будущее в Харькове 📹

Объединение Kharkiv IT Cluster в начале июля отмечало десятилетие. Как рассказала МГ «Объектив» его исполнительный директор Ольга Шаповал, сейчас в Харькове и области физически находятся примерно 25 тысяч айтишников. Еще столько же — по Украине и за границей. С ноября 2024 года количество забронированных от мобилизации специалистов возросло с 1% до 4%, но совсем недавно технологический бизнес утратил возможность получать статус критического через ХОВА. Также по-прежнему не могут ездить в заграничные командировки айтишники-ФОПы. Грозит ли искусственный интеллект оставить людей без работы, за каким образованием будущее, насколько эффективен ситуационный центр в Харькове и что такое стратегия умного города, которую должны внедрить в этом году, — обо всем этом в интервью.

— Ольга, здравствуйте! Спасибо, что пригласили к себе. И поздравляю с юбилеем. Kharkiv IT Cluster объединяет 650 компаний. Это уникальное объединение в Украине или есть что-то подобное?

— Спасибо за поздравление. Хотела отметить, что Kharkiv IT Cluster за десять лет действительно вырос с шести компаний-учредителей до более 650 участников и партнеров. Участниками Kharkiv IT Cluster являются IT-компании: харьковские, украинские. Есть IT-компании, которые работают исключительно в международном пространстве. У нас также среди участников кластера есть ведущие технологические университеты, есть различные объединения, бизнес-объединения.

Что сейчас происходит в отрасли

— Вопрос, который я, наверное, каждый раз задаю при встрече. Какова общая ситуация сейчас в отрасли? Вы говорили, что в Харькове и области физически находятся примерно 25 тысяч айтишников. Также есть по Украине и за рубежом. Каковы цифры по Украине и за рубежом, напомните.

— Если взять Украину, то сейчас очень трудно физически понять, где находятся люди. Это лето, люди отдыхают, кто-то уехал. Айтишник, когда отдыхает, всегда с компьютером. Соответственно, они могут себе позволить куда-то уехать: то ли в область, то ли в другую часть нашей страны, но продолжать работать. И где-то 70% от довоенного количества находится в Украине. Из 50 тысяч человек — где-то 70% по Украине. Кто-то в Харькове, кто-то в других регионах. И где-то 30% находится за границей в разных странах, в Европе, в Соединенных Штатах, в Канаде. Все рассеяны по всему миру.

— Весной и летом обстрелы стали более интенсивными. Не наблюдали ли вы, что айтишники начали выезжать из региона, или, возможно, начали возвращаться?

— Мы наблюдаем разные волны. Возвращение, затем у нас была небольшая волна оттока в январе 2025 года. Обстрелы, ухудшение ситуации. Большинство людей возвращается, кто-то не возвращается. Кто-то переезжает, особенно это связано в том числе со школами. В Харькове есть подземные школы, есть метрошколы, есть учебные заведения, которые работают, но этого недостаточно.

— Вы говорите, в январе? Не в апреле, не в мае?

— В апреле и мае мы уже не наблюдали этого оттока. Соответственно, наоборот, видим определенное количество людей, которые понемногу возвращаются. Конечно, на это влияют и ситуация с безопасностью, и возможность офлайн-образования, и возможность, как это ни странно, культурной жизни. В Харькове все еще наблюдается недостаток культурной жизни, даже если сравнивать с Киевом. Киев обстреливается ночью не меньше, очень часто, а иногда даже больше, чем Харьков, но там культурная жизнь присутствует.

— Какая именно культурная жизнь?

— Театры, концерты. Пусть это будет подземное пространство, какие-то постановки. У нас это все происходит в андеграунд-формате. Технологическая отрасль является креативной отраслью. Этим людям очень важно, чтобы культурная жизнь продолжалась. Многие из них имеют музыкальное образование. Многие из них смотрят на образование детей не только как на школу, но и на музыкальную школу, на различные возможности для этого досуга. Для них это пространство для креативного мышления. Поэтому культурная жизнь для Харьковщины — это очень важный триггер, чтобы здесь оставалась молодежь. И мы здесь сотрудничаем с нашими партнерами. Есть такое пространство «Some People». Чтобы между IT-отраслью, технологической отраслью и отраслью креативных индустрий также было сотрудничество, потому что оно находится на грани.

Читайте также: Заказчикам кажется, что нас уже убили всех: интервью главы Kharkiv IT Cluster

«Искусственный интеллект не заберет работу у людей, работу заберут люди с искусственным интеллектом»

— Относительно уплаты налогов. Вы также говорили, что даже те, кто не в Харькове, кто в Украине, даже кто за границей, все равно платят налоги в бюджеты Харькова и области. За первое полугодие можете назвать цифры?

— Мы видим рост в гривне. Что касается отрасли, мы видим тенденцию такого плато. То есть был рост в 2022 году, затем отрасль немного упала, сейчас мы находимся на таком плато, на ровном, мы идем плюс-минус, понемногу на том уровне, как были в 2024 году, но в валюте. Соответственно, в гривне немного увеличилось — количество, объем уплаченных налогов. Но если говорить в валюте, оно плюс-минус сохраняется на том же уровне.

— Это в связи с курсом, да?

— В связи с курсом, да, увеличилось в гривне, но отрасль продолжает держать, пытаться держать этот объем. Это очень трудно не только из-за войны, потому что сейчас на самом деле происходит эта технологическая революция, чат GPT, но это гораздо шире. Теперь фактически искусственный интеллект сравнивают с появлением интернета. То есть можно себе представить, насколько сильна сейчас будет технологическая революция. Соответственно, отрасль также сейчас переживает трансформацию. Но исторически харьковские айтишники сильны в искусственном интеллекте, еще до чата GPT, потому что у нас очень сильная математическая школа, у нас очень сильная инженерная школа, она у нас пережила две мировые войны. Благодаря этому мы были сильны исторически, и сейчас это наше определенное конкурентное преимущество перед другими.

— Искусственный интеллект может вытеснить какие-то специальности именно в IT?

— Он постепенно будет забирать «monkey job». Это работа, которая не требует интеллектуальных ресурсов, повторяемая, не требующая креатива. Если сравнить, есть калькулятор, а можно считать на бумаге. Искусственный интеллект не заберет работу у людей, работу заберут люди с искусственным интеллектом. Мы сейчас не говорим, что мобильный телефон забрал у нас работу. Нет. Просто будут люди, которые смогут этим пользоваться для своей профессии. Это не только IT. Но будут люди, которые не смогут этим пользоваться. Вот им будет труднее, потому что простые профессии в технологическом мире будут исчезать.

— Какие, например? Хочется примеров.

— Ручное тестирование, и это такая тенденция, которая продолжается уже достаточно много лет. Будут исчезать профессии, которые требуют какого-то простого приобщения. Например, когда ты делаешь веб-сайты, очень простые, одинаковые сайты. Это уже через три-пять лет точно будет не нужно, потому что уже есть конструкторы, ты уже можешь сам сделать сайт. Но будет появляться много других профессий, потому что всегда нужно делать что-то большее, что-то более масштабное. Но это будет требовать знаний и навыков, которые люди должны развивать. В том числе это масштабное мышление, возможность увидеть не одну комнату в доме, а увидеть весь дом. Это нужно развивать в себе, это можно натренировать.

— Дизайнер, например, может исчезнуть?

— Искусственный интеллект сейчас создает довольно похожие вещи. То есть, если мы посмотрим на картинки, мы уже можем отличить, эту картинку создал искусственный интеллект или нет. Это определенная уникальность, определенная человеческая составляющая в дизайне. Все еще для дизайнеров искусственный интеллект больше как инструмент. Но, конечно, дизайнеры, которые не будут пользоваться искусственным интеллектом, будут проигрывать в этой истории тем, кто будет им пользоваться.

Как устроен Kharkiv IT Cluster

— Десять лет — это такая значительная, весомая часть вашей жизни. С чего вы сами начинали?

— Я лично присоединилась к кластеру почти семь лет назад в качестве исполнительного директора. До этого я работала в совершенно другом бизнесе, я руководила крупным производством в качестве генерального директора. Соответственно, семь лет назад я присоединилась к кластеру как к сообществу, в котором уже было более 30 технологических компаний.

— Вы пришли не из IT, верно? А как так случилось, что вас пригласили на эту должность? И кто был среди основателей?

— Среди основателей были шесть компаний, которые корнями из Харькова. Это AltexSoft, Telesens, Sloboda Studio, INSART, Promodo и SevenPro. Когда началась война в 2014 году, у нас в Харькове тогда ничего такого, как сейчас, не происходило. Но со стороны наших международных партнеров, они видели, что началась война в Украине, соответственно они поставили так называемую красную метку на Харьков, и в Харькове перестал работать аэропорт. Это было ключевое событие, которое для технологического бизнеса, для международных клиентов, особенно США, означало, что с Харьковом опасно работать, с бизнесом из Харькова опасно работать. И тогда они объединились, создали этот кластер, это стало толчком. Они объединились с нашим аэропортом, объединились с другими стейкхолдерами и начали работать через посольства, через консульства, через различные мероприятия в Харькове, в Киеве. Полгода этой работы привели к тому, что разрешили открыть аэропорт, сняли красную метку, и это было толчком для того, чтобы бизнес возобновил свою работу, IT-бизнес. Тогда его было не так много, как сейчас. Фактически в отрасли уже работало около ста компаний на тот момент. А меня пригласили в кластер с одной стороны случайно, но с другой стороны — неслучайно, потому что рекрутеры, которые искали, знали мою бизнес-историю и мою активную гражданскую позицию. Меня спросили, есть ли кто-то, кого я могла бы порекомендовать. Когда я сказала, что у меня никого нет, они сказали: «А тебе?» Я была тогда во втором декрете, но я подумала, что это может быть хорошей историей.

— Сам кластер по форме, он является общественной организацией?

— Он является общественным союзом.

— Финансирование он получает от организаций-участников?

— Финансирование кластер получает преимущественно от членских взносов участников, от целевых взносов для финансирования проектов. Также есть благотворительные взносы партнеров кластера. Это различные юридические компании, бухгалтерские компании, банки, страховые компании. Они помогают нам реализовывать наши проекты, в том числе образовательные, и предоставляют нам целевые благотворительные взносы, благодаря которым мы делаем всю нашу, например, образовательную деятельность бесплатной для тех самых педагогов, которых у нас уже несколько тысяч. Но мы также являемся соисполнителями проектов Европейской комиссии. Мы реализуем проекты, например, Европейского цифрового инновационного хаба. Это большой проект, который реализуется вместе с партнерами из университетов, из города. Половина финансирования этого проекта предоставляется Евросоюзом.

— Сейчас у вас появилось новое помещение, верно? Мы сейчас в нем находимся.

— За всю историю кластера у нас было несколько офисов. Сейчас, к сожалению, в условиях войны мы должны быть рассредоточены. Соответственно, у нас всегда есть кто-то в Харькове, где-то в Украине, где-то за рубежом, в разных странах, даже на разных континентах. Но при этом у нас появилось это пространство. Это пространство, которое создали благодаря поддержке ПРООН. Это хаб «Платформа устойчивого бизнеса», есть такая сеть. И, соответственно, здесь будет работать этот хаб с фокусом на цифровизацию. Мы также сможем приветствовать здесь в течение двух месяцев как минимум другие организации, бизнес-объединения, чтобы проводить здесь свои мероприятия.

— За десять лет миссия IT-кластера изменилась? Вы сказали, что толчком стала тогда война.

— Можно сказать, что миссия в определенном смысле не изменилась кардинально, потому что в 2015 году было четко зафиксировано, что миссия кластера — это развитие экосистемы, то есть среды для технологического бизнеса. Что такое среда для IT? На пальцах, из чего она состоит? Потому что экосистема — это непонятно, из чего, что такое экосистема. Для бизнеса приветственными вещами, такими жизненно необходимыми, являются, во-первых, люди. IT-бизнес — это бизнес о людях, для людей, вокруг людей. И это люди с высоким уровнем образования. Они очень осведомлены, но этих людей должно быть определенное количество, для того, чтобы создавать эти суперрешения. Для этого у нас есть направление — работа с образованием. И это ключевое направление. И уникальность харьковского IT-кластера — мы сильнейшие в Украине в работе с образованием.

— То есть подготовить специалистов для себя же.

— Подготовить специалистов, привлечь специалистов. Не каждому нужно быть айтишником. IT — это широкая профессия, там работают не только программисты. У нас есть игра «Kids to IT», которая показывает, что в IT работает множество других людей. IT — это не только программирование, но и, например, монтаж систем видеонаблюдения, это телеком. Нужно привлечь либо мотивированную молодежь, либо ветеранов, либо другие слои населения, подготовить. Мы поддерживаем эту систему, мы работаем с университетами, с кафедрами, с педагогами, со студентами, фактически показывая карьерный путь в технологическую отрасль. А потом мы работаем уже со специалистами. Харьковский IT-кластер — это 11 бизнес-клубов, только по профильным направлениям. У нас есть HR-направление — все, что касается работы с людьми, юридическое направление — все, что касается юриспруденции и других вопросов, финансовое направление — бухгалтеры, финансисты. Что еще входит в среду для технологического бизнеса? Защита, помощь в структурировании бизнеса, ведении правильном, согласно законам. Конечно, сейчас это не так актуально, но в 2015-2016 годах были актуальны для бизнеса так называемые маски-шоу. И, соответственно, кластер также на это отреагировал. Мы отреагировали серией образовательных мероприятий для компаний, чтобы они все делали правильно, в рамках закона, потому что в основном это были молодые предприниматели. Если в компании кластера происходил обыск, у нас была так называемая красная кнопка, и выезжал адвокат, который следил, чтобы все было в рамках законодательства. Плюс мы приглашали СМИ, если мы видели нарушения со стороны правоохранительных органов, определенное давление. Один такой кейс у нас был, а потом у нас не было ни одного кейса, потому что все знали, что у нас есть эта система, она работает, и что нет смысла приходить в компании кластера, потому что в компаниях кластера все соблюдают рамки законодательства.

— Сейчас IT-бизнес сталкивается с чем-то подобным, с каким-то беззаконием? Есть ли какие-то, возможно, сейчас актуальные проблемы?

— Можем сказать, что в городе Харькове мы не наблюдаем, к счастью, такой истории. Мы стараемся сотрудничать, в том числе с нашими правоохранительными органами, потому что сейчас война, и это очень важный момент, что все мы работаем для этой устойчивой безопасности. Мы иногда видим такие кейсы в Киеве. Мы работаем на национальном уровне, но можем сказать, что таких громких историй сейчас не наблюдаем. Но есть законопроект в Верховной Раде, и он все еще присутствует, чтобы все-таки сделать это невозможным даже на законодательном уровне, чтобы сделать невозможным изъятие техники, если нет для этого каких-то действительных обстоятельств. Потому что для IT-компаний, действительно, если забрать технику, это как забрать станки у людей, которые работают.

Какое образование получать, чтобы конкурировать на рынке труда

— Мы переходим к теме образования, потому что вы говорили, что сейчас будет очень актуальным STEM-образование и английский язык. Можете объяснить, что такое STEM-образование, почему оно так актуально сейчас?

— Английский язык нужен не только для технологического мира, он нужен для конкурентоспособности человека в таком уже более глобальном мире. Потому что у тебя есть доступ к любым знаниям и возможность работать где угодно, находясь в Харькове, вот как в технологическом мире, так и в дизайне, можно работать в каких-то креативных отраслях. Но для этого нужен английский, нужно общаться. Не всегда хватает только переписываться, а в этом искусственный интеллект помогает. Но нужно понимать, что искусственный интеллект все еще на 40% где-то из галлюцинаций создается. Он выдумывает. Можете спросить что-то в чате GPT, он вам что-то напишет, но где-то в среднем 40% из того, что он написал, это ложь. Это всегда так, пока это так. Галлюцинация – это когда я вижу то, чего на самом деле не существует. Он видит то, чего на самом деле не существует. И соответственно это момент по искусственному интеллекту, по критическому мышлению. И здесь мы переходим к STEM. STEM – это различные технические науки. Это математика, физика, что-то технологическое, то, что физически можно либо посчитать, либо понять, и это развивает определенную способность мыслить фактически как архитектор. Кто такой архитектор? Это человек, который может видеть все не по отдельности по элементам, а целиком.

— То есть вы ставите на то, что будущее за точными науками, нужно поступать именно на них?

— Точные науки нужно учить в школе. Если ты не учил точные науки в школе, тебе будет трудно вообще учиться на технологических направлениях. И на самом деле сейчас мы участвуем в трансформации программ, касающихся области точных наук и информатики, чтобы детям было интереснее учиться. И эту базу нужно понимать, что ее нужно изучать. И несмотря на то, будешь ли ты работать в IT или просто будешь пользоваться технологиями, будучи врачом, учителем, производителем, это в любом случае тебе понадобится.

— В IТ-кластере также есть образовательные программы для школьников, да?

— На самом деле в ИТ-кластере есть несколько направлений, касающихся образования. У нас есть направление «Будущее в ИТ». Оно направлено на школьников, на тех, кто смотрит и думает, что, возможно, каким-то образом свяжет свою жизнь с технологической отраслью. Второй компонент — «Завтра в ИТ». Это работа со студентами, с теми, кто уже учится, но им нужно видеть свой карьерный путь. Есть направление «Сегодня в ИТ». Это работа уже с теми, кто есть в ИТ, специалистами, это повышение квалификации, различные программы по развитию мягких навыков. Это общение, работа в команде, коммуникации, очень разные навыки, мягкие навыки, софт-скиллы так называемые, но их также нужно развивать. И большой компонент, который у нас есть, это развитие экосистемы для образования. Это работа с университетами. 60 университетов в 20 регионах в нашей сети, это почти 500 бакалаврских, магистерских и докторских программ под супервизией. Супервизия — это означает, что мы физически подписали меморандум, зафиксировали сотрудничество, затем мы взяли эти программы, просмотрели, дали рекомендации, посмотрели, были ли они учтены, затем пригласили преподавателей на наши курсы повышения квалификации.

— То есть актуализировали?

— Актуализировали, да, да, да.

— Столкнулись с тем, что образовательные программы устарели, да? Наверное, в вузах.

— Конечно. Мы можем сказать, что за десять лет мы сильно сдвинулись в этом. И сейчас, если брать Харьков, мы постоянно обновляем. В этих программах мы также делаем какие-то физические проекты. Например, недавно мы открывали сеть цифровых лабораторий в школах города, в подземных и в метрошколе. Будем еще открывать заведения сети. Также будем запускать сеть цифровых образовательных центров на базе профессионально-технических колледжей города и области. Поэтому здесь мы работаем как с людьми, так и с мероприятиями.

— А вот по вашим наблюдениям, количество желающих, количество молодежи, которая сейчас идет в IT, оно не уменьшается? Вот я общалась, говорят, что приходит молодой человек, он немного поработал и хочет больше зарабатывать, хочет повышения. И все эти вакантные должности работодатели занимают гражданами Индии и других стран. Наблюдаете ли вы такое?

— Ну, мы можем точно сказать, какие тренды мы наблюдаем. Первый тренд — это тренд усложнения профессии. То, что я сказала, что нам нужны фундаментальные навыки. Для молодежи иногда это тяжело. Сейчас мы отслеживаем, что все еще гуманитарные профессии в топе, они преобладают над айтишными профессиями. Например, международные отношения, экономика. В технологической отрасли сейчас одно из самых дорогих контрактных обучений. Это в определенной степени отталкивает от этих образовательных программ молодежь, а государственный грант не всегда способен обеспечить это финансирование. Благодаря региональным коэффициентам для Харькова ситуация немного лучше, потому что для города и финансирования немного больше государственных грантов, и в отношении поступления немного лучшие условия. Но если смотреть в целом на Украину, то технологические профессии все еще не в топе. Но это не проблема, потому что отрасли не нужен миллион специалистов на сегодняшний день, но нужно, чтобы люди, когда шли в технологическую отрасль, понимали, что им сюда, им интересно с этим работать, потому что это их жизнь и должен быть осознанный выбор.

Проблемы IT: предприниматели не могут ездить в командировки за границу

— Что касается международных компаний, то охотно ли они сотрудничают сейчас во время полномасштабной с украинцами, или, возможно, выбирают тех же граждан Индии, о которых уже говорили?

— Технологическая отрасль, украинская в частности, не работает внутри себя, она конкурирует на глобальном рынке. Поэтому все, кто работает в отрасли сегодня, действительно конкурируют с индийцами. Мы всегда были более качественными, чем индийцы, мы всегда делали более качественный продукт, он был другого уровня, но сейчас еще новый виток из-за искусственного интеллекта, в том числе с индийцами, но все еще крупные компании, конечно, любят украинцев. Здесь вступают в силу наши риски, военные риски. Четвертый год войны, а у нас все еще не урегулировано, чтобы люди могли ездить за границу и возвращаться, а в технологической отрасли преимущественно мужчины работают. Им нужно общаться с клиентами. Если во время COVID-19 они могли по Zoom пообщаться, сейчас все работают уже в офлайне, и уже никто не понимает, когда ты пытаешься из Харькова им объяснить, что у меня здесь все хорошо, на самом деле все нормально, мы работаем, это очень трудно. И мы продолжаем на этом настаивать. Конечно, никто не говорит, что давайте откроем границы бесконтрольно, чтобы люди не возвращались, но точно есть механизмы, и можно сделать так, чтобы люди в командировки могли ездить, возвращаться и привозить фактически деньги для экономики, выплачивать здесь налоги. От этого страна только выиграет и наша обороноспособность только выиграет. Этот момент очень критически сказывается на развитии технологических отраслей.

— Вы поднимали этот вопрос перед обладминистрацией, перед центральной властью? Что говорят о командировках?

— Мы постоянно поднимаем этот вопрос перед властью. Региональная власть нас поддерживает, национальная власть поддерживает, но вопрос не решен. Сейчас смена правительства, соответственно… У нас уже была встреча с министром экономики, господином Соболевым. Будем еще поднимать вопрос, повторять, продолжать. Потому что нам говорят, например, о бронировании. Говорят, ну можно же забронировать человека и ездить за границу, но где-то у нас 40-50% отрасли по разным оценкам — это частные предприниматели, ФЛП, которые работают напрямую с зарубежными заказчиками. У них нет здесь юридического лица, которое может быть признано критическим, по этим механизмам сложно пройти. Это малый бизнес, они не могут бронироваться. Соответственно, они никуда не могут ездить. Но они так же платят налоги, как и компании. Это очень важный элемент, потому что это пережитки Советского Союза. Потому что эта система бронирования, она нам досталась от Советского Союза, а тогда же была уголовная статья — быть предпринимателем. Конечно, не было никаких забронированных предпринимателей. Но очень обидно, что на четвертый год войны мы до сих пор не можем либо дать командировку с прозрачным механизмом возврата, либо дать возможность бронирования для физических лиц-предпринимателей.

— Возможно, у вас есть какие-то предложения или вопросы к власти, кроме того, что мы обсудили?

— У нас есть стратегия доходов, которая была принята как документ по требованиям наших международных партнеров. К сожалению, в этой стратегии доходов, принятой Минфином, есть определенные пункты, которые создают риски для ФЛП. Потому что они ставят их в такое положение, что это какой-то серый бизнес. В этой стратегии доходов прописан пересмотр условий для ФЛП. Мы, как кластер, просим убрать или конкретизировать этот пункт. Потому что, условно, давайте просто уберем ФЛП и скажем, что пусть все люди работают по найму. Но не все люди работают по найму. И это такой для нас очень странный запрос как к европейскому государству. Это также является критическим моментом для нас, очень критическим, на котором мы подчеркиваем, что физические лица-предприниматели — это возможность напрямую работать с зарубежными заказчиками. И для нас критично, чтобы это было сохранено. Потому что есть Дія.City, и там работают компании, которые готовы нанимать людей. И есть много компаний, которые не готовы открывать здесь юридические лица из-за, в том числе, военных рисков. Но если завтра ФЛП не будет, они не смогут легально работать с Украиной. И мы потеряем налоги, а ФЛП платят налоги именно в город, в местный бюджет. И это будет миллиарды гривен потерь для местного бюджета, это увидит каждый харьковчанин.

— Какой процент ФЛП среди айтишников?

— Ну, по региону это 70% где-то, это физические лица-предприниматели.

От мобилизации забронированы 4% айтишников из Харькова и области

— Что касается бронирования, в ноябре вы говорили, что забронирован был 1% айтишников. В начале года областная администрация изменила критерии для бронирования, расширила их, их стало больше. Помогло ли это как-то? Изменились ли эти цифры?

— Это немного помогло, и немного помогло то, что в Дія.City можно бронироваться, но сейчас, буквально…

— То есть есть два варианта.

— Было два варианта, но буквально неделю назад приняли новое постановление и теперь через военную администрацию не может технологический бизнес, как и другой бизнес почти весь, не может забронироваться. Вот у нас такая новация произошла. Там есть очень исчерпывающий перечень: водоснабжение, энергетика. Очень исчерпывающий перечень, кого может бронировать военная администрация. Все остальные должны бронироваться через профильные министерства. В условиях, когда на профильные министерства сейчас и так нагрузка очень большая, это будет сильно не способствовать тому, чтобы бизнес вообще имел возможность забронироваться. Для Харькова это вообще критично. Здесь есть риск для жизни, и людям нужно еще больше условий создавать. Поэтому это было очень плохое решение, оно было принято очень быстро. Мы его оцениваем как негативное.

— То есть для вас остается только…

— Только через Минцифру.

— Это должна быть компания-резидент Дія.City?

— Или не резидент, но те же критерии, что и в Дія.City. Средняя зарплата 1200 евро эквивалент, то есть на сегодняшний день это почти 80 тысяч гривен должна быть средняя зарплата для того, чтобы забронироваться в IT-отрасли.

— Планируете ли вы как-то поднимать этот вопрос? Подчеркивать, что нужно возвращаться к прежнему положению?

— Мы будем подчеркивать, что по-прежнему просим прозрачных критериев бронирования для ФЛП. И мы работаем с нашими Силами обороны для того, чтобы рекрутировать для них мотивированных людей, готовых идти защищать. И мы точно знаем, что должно быть пополнение, резерв наших Сил обороны. Но в то же время мы понимаем, что должен быть прозрачный механизм, чтобы бизнес мог работать. Забронировать часть своих критически важных специалистов, чтобы ФЛП могли забронироваться. Возможно, это может быть по разным критериям, но каждый должен сейчас выполнять свою роль, потому что все это складывается в общую корзину, которая формирует обороноспособность. Иначе это не работает, потому что Силы обороны у нас финансируются только из налогов. Их не финансируют международные партнеры. А откуда появятся налоги, если бизнес будет закрываться?

— У вас была концепция «Светофор» на эту тему, продолжаете ли вы ее отстаивать?

— Да, продолжаем отстаивать, потому что на самом деле ты либо работаешь, либо воюешь. Мы все должны сейчас понять, кто какую функцию выполняет. Платим налоги, помогаем, развиваем, строим этот прочный тыл. Многие айтишники постоянно присоединяются к Силам обороны, потому что сейчас война технологическая. Есть люди, которые в пехоте, а есть люди, которые управляют дронами, создают различные технологические решения.

— Процент тех, кто забронирован, все же?

— Сейчас там где-то 4%.

— А подсчитывали ли, сколько айтишников по Харьковской области защищают государство?

— Служит где-то 10-12% от общего количества. Немало. У нас много служит и специалистов, и руководителей компаний, владельцев компаний. Кто-то ушел в первые дни, кто-то присоединился недавно. Это постоянный процесс.

— Хотела еще спросить о мобилизации ФЛП непосредственно. Потому что я читала, что некоторые компании заявляют, что оставляют заработную плату человеку или какие-то средства компенсации, но там не уточняется, была ли это та зарплата, которую человек получал до мобилизации. Интересно, как происходит на самом деле. Продолжают ли получать мобилизованные ФЛП заработную плату? Остаются ли они вообще при работе?

— Если мы возьмем ФЛП, потому что есть же ФЛП, есть гиг-контракторы, так называемые, это только в Дія.City. Это что-то среднее между ФЛП и штатным специалистом. Есть штатные специалисты. Можно сказать, что мы эту статистику собираем по компаниям кластера. Все без исключения компании поддерживают связь с теми специалистами, которые пошли на службу. Все они без исключения обеспечивают их каким-то образом перед началом службы. Если что-то нужно докупить, дооборудовать, иногда машину купить, иногда снаряжение. То есть нет ни одной компании, которая этого не делает. Далее все компании определенным образом сохраняют оплату. Кто-то сохраняет оплату на том же уровне, кто-то на другом. Например, первые три-шесть месяцев тот же уровень, а затем, например, на уровне 30%, может быть 50% от вознаграждения. Но, учитывая то, что сейчас и в ВСУ достойная зарплата, это как дополнительное сопровождение. Плюс они в контакте с семьями, есть определенная поддержка. И у нас уже большое количество кейсов, что люди служили, демобилизовались и их компании реинтегрировали. Они продолжают работать на своих должностях. Даже компании пытаются в те же команды интегрировать, чтобы человеку было не так стрессово.

Как интегрируют в IT ветеранов

— RazomTech – это программа, которую вы внедрили, чтобы военные возвращались к гражданской жизни в сфере IT. Сколько уже людей прошло через эту программу и можно ли к ней присоединяться постоянно, или она проходит периодически?

— RazomTech – это такая инициатива, это постоянная экосистема проектов, которые направлены на разные направления. Не только на то, чтобы обеспечить возвращение вчерашних военных к гражданской жизни, но и для того, чтобы построить эту экосистему сотрудничества между военными, ветеранами, бизнесом внутри бизнеса, потому что не военный и не ветеран должны адаптироваться к нашей среде. Мы должны создать совершенно другую среду, это должна быть совершенно другая культура. Мы сейчас даже будем составлять меморандум, к которому будут присоединяться компании. Мы будем его публиковать, чтобы не только компании кластера могли выстроить эту культуру, но и другие компании, особенно малый бизнес, могли перенять лучшие практики и уже сегодня внедрить их в кафе, на производстве. Все это возможно сделать. Надо работать с тем, как вы общаетесь, как вы обустраиваете рабочее место, как вы вообще смотрите на ветерана в вашем бизнесе. И мы сейчас запустили очередную волну этой программы Veterans2Tech. Это будет серия опросов карьерных: а кем мне быть? Это важно, и это будет система, которая будет давать рекомендации. В конце будет опрос, его можно будет пройти, это будет бесплатно. И будет индивидуальная дорожная карта, как тебе найти себя в технологическом мире.

— Сколько уже прошло людей через программу?

— Если мы берем проекты и мероприятия, которые мы проводим, это сотни людей. Если мы берем мероприятия, которые мы проводим совместно с партнерами или помогаем проводить, это тысячи людей.

— А вот жаловаться, например, вам можно? Если айтишник чувствует, что как-то его права нарушили, или обещали, что сохранят за ним рабочее место, а его не сохранили. Вот как в профсоюз можно к вам обращаться, жаловаться? Или такое не практикуется?

— На самом деле мы не являемся профсоюзом. Я не могу сказать, что к нам массово идут, но когда к нам приходят и у них возникают какие-то вопросы, эти вопросы очень быстро решаются. Но, конечно, мы работаем с предпринимателями. То есть это не означает, что это должно быть юридическое лицо, чтобы присоединиться к кластеру. Достаточно быть предпринимателем, который работает в сфере информационных технологий.

Возвращать ли айтишников, которые уехали за границу

— Еще у меня был вопрос, нужно ли возвращать айтишников, которые уехали? Они уже обустроили свою жизнь. Многие говорят, что возвращаться не хотят и не планируют. Должно ли государство этим заниматься или оставить ситуацию как есть?

— Здесь вопрос шире. Смотреть на Украину как на маленькую Украину — это физически те люди, которые остались, это пусть будет 25-30 миллионов человек. Или смотреть, это философский вопрос в некоторых моментах, на Украину как на большую Украину. И это 60 миллионов человек, находится украинцев в мире. Просто часть уехала до полномасштабного вторжения, уже давно жила за границей, часть уехала после полномасштабного. Фактически 50% украинцев находятся не в стране. Соответственно, вопрос, должны ли мы их игнорировать и делать вид, что их не существует. Или мы должны с ними сотрудничать, наоборот, иметь самую большую диаспору в мире и гордиться этой диаспорой.

— Вот ваше мнение.

— Мы ответили себе однозначно. Ответ — да, мы видим их частью сообщества. И у нас есть часть компаний, которые физически не находятся в Украине, но они продолжают быть частью и делать те же проекты. Вот мы передавали бронежилеты, часть компаний профинансировала бронежилеты для коммунальщиков. Это не компании, которые физически находятся в городе, но этот бронежилет будет на харьковском коммунальщике благодаря средствам, которые эта компания заработала на глобальном рынке. Мы запустили проект вместе с нашими партнерами, компанией IPAM, другими технологическими партнерами. Проект называется IT Connect UA. Мы отобрали более 1200 человек по всему миру. Они сейчас прошли первый уровень обучения и смогут трудоустроиться дальше в компании. Он может жить в Германии, но работать он будет в украинском бизнесе. И это первый практический проект, он уникален, никто такого в Украине не делал и ни один бизнес не делал. Фактически это наш ответ, нужно ли это делать. Конечно, нужно.

— Можно физически не возвращаться, да?

— Можно ли сейчас физически приглашать человека возвращаться в условиях, когда есть опасность? Все еще каждый принимает личное решение для себя, возвращаться или не возвращаться. Это личный риск, государство не может взять на себя ответственность за жизнь человека. Это неправильно, но есть люди, которые вернулись, и мы видим, что многие люди возвращаются. Но если человек понимает, что для него сейчас лучше, или для нее, быть за границей, но при этом человек хочет присоединиться к технологической отрасли Украины, — мы даем этот механизм. И я думаю, что этот механизм могут дать и другие отрасли. Но игнорировать эти 30 миллионов человек по всему миру, это не очень мудро, как по мне, для сохранения нации.

— А вы сказали, что возвращались айтишники. А цифры у вас есть по Харьковской области?

— Мы можем сказать, что если у нас минимум где-то было 7 тысяч человек. Если сейчас 25, посчитайте, 18 тысяч человек вернулось. Это люди, это семьи.

— А в какие годы они возвращались?

— В 2022-м, после освобождения Харьковской области. В 2023 году. Я лично в 2023 году с детьми вернулась в Харьков. Соответственно, в 2024 году. Сейчас видим, что люди планируют вернуться осенью.

— Что касается айтишников-мужчин, которые выезжали в 2022 году, в 2023-м. Они юридически могут вернуться? Законно ли они выезжали?

— Я не могу отвечать за каждого человека. Но те кейсы, которые я знаю, те люди, которые выезжали, они выезжали до 24 февраля 2022 года. В течение этого периода они выезжали на законных основаниях. И мы также исследовали этот вопрос. Нет никаких уголовных последствий, что человек уехал и сейчас возвращается. Это административное правонарушение, на сегодняшний день изменений в законе не произошло. И человек, который даже, давайте так, пересекал границу совсем как-то странно, он может вернуться, заплатить штраф и жить спокойно. На сегодняшний день это так.

Об оборонных разработках айтишников Харькова и области

— Можем ли мы поговорить о том, что сейчас IT-компании в Харьковской области делают в сфере оборонных технологий?

— Так получилось, что оборонные технологии стали своеобразным хобби для технологического бизнеса. Это шутка такая грустная, потому что этот бизнес был способен какие-то вещи разрабатывать, потому что война сейчас является технологической войной. Многие IT-бизнесы финансировали, помогали нашим Вооруженным силам. Фактически создавая все решения, которые сейчас работают на поле боя и которые защищают Харьков, защищают гражданских. Ведь это не только технологии, которые работают на войне. Это технологии, которые работают в нашей гражданской жизни.

— Это технологии двойного назначения?

— Можно сказать, технологии двойного назначения. Но это разные технологии, которые обеспечивают либо безопасность, либо уже активную оборону. Поэтому у нас есть разные компании, которые производят средства радиоэлектронной борьбы. И компании, которые производят самолеты, дроны, программное обеспечение для этого. У нас есть компания, которая сделала дрон, который используется для безопасности в городе Харькове. Но также этот дрон используется для построения реки во Франции. То есть это пример двойных технологий.

— Искусственный интеллект используется в обороне?

— Вообще искусственный интеллект был до чата GPT. И многие компании им пользовались в разработке. В Силах обороны конечно используется, но все еще есть большой потенциал развития искусственного интеллекта.

— Могут ли появиться в недалеком будущем беспилотники, которые будут управляться искусственным интеллектом, а не операторами? Или это пока фантастика?

— Есть дроны, которые доводятся искусственным интеллектом. Может быть управление искусственным интеллектом, но в более понятной среде. Например, если мы берем дроны в морском порту Франции. Это более возможно, потому что у тебя есть понимание, что может происходить. В нашем случае, когда у нас в Украине большая нестабильность из-за действий врага, не всегда искусственный интеллект может творчески решить эти задачи. И здесь я могу сказать для людей, которые думают над тем, идти ли в Силы обороны. Некоторые подразделения, которые используют дроны, имеют выживаемость 98% личного состава. Сейчас есть подразделения, которые вообще не выходят на линию соприкосновения. Которые работают, условно, из комфортных офисов. Выглядит это так же, как IT-компания, но она находится где-то там, в суперзащищенных, безопасных пространствах. Но это люди, которые работают для нашей обороны. Используют какие-то разработки, которые сделали здесь, в том числе харьковские инженеры.

— Есть ли у вас еще такие разработки, которыми мы можем гордиться в обороне?

— Мы гордимся наземными разработками. У нас есть член кластера, который разработал наземные дроны. У нас уже есть первый кейс, в наших Вооруженных силах, когда наземные дроны взяли в плен людей. Захватили позицию, только дроны, без людей. В Харьковской области. У нас есть разные решения, которые работают каждый день. Для того чтобы мы с вами могли сидеть, разговаривать в Харькове.

— Нужно ли айтишникам подземное пространство? Возможно, для работы, для каких-то оборонных процессов?

— Мы планируем на осень провести хакатон под названием «Харьков андеграунд». Мы будем фантазировать со студентами наших университетов, как может выглядеть подземный город Харьков. И фактически мы можем взять себе в шутку или всерьез амбицию стать… У нас Харьков — это город парков, ну вот будет Харьков городом подземных индустриальных парков. Есть у Нормана Фостера в части его проекта и в части проектов наших архитекторов так называемый «безопасный каркас». Он предусматривает определенное количество подземных пространств, в которых могут работать люди, те же самые айтишники. Или создаваться какие-то технологии. У нас уже есть часть подземного каркаса — это наши подземные школы. И укрытия в наших университетах, которые мы также обустраиваем, чтобы студенты там могли учиться. Почему не делать это для бизнеса? Поэтому если отвечать на вопрос, нужны ли подземные пространства — стопроцентно нужны. И они нужны и сейчас, и на перспективу.

— Но это же не очень быстро все. Пока нет даже каких-то предварительных договоренностей, проектов, где что будет?

— Конечно, физическое восстановление — это непросто, но это задача каждого понимать, что даже если будет остановка активных боевых действий, вопрос, когда россияне захотят зайти снова — это вопрос времени. Если мы построим такой периметр безопасности, чтобы им было страшно заходить в Харьковскую область, в наши соседние области, тогда мы можем быть уверены в безопасности для следующих поколений.

— Вы имеете в виду оборонительные сооружения?

— Я имею в виду не только оборонительные сооружения. Это и технологические решения, и видеонаблюдение, и аналитика безопасности. Много мониторов есть в ситуационных центрах, но это все может обрабатывать искусственный интеллект. Реагировать, дрон отправлять. В нормальных странах дрон летит и, например, опрыскивает какую-то яблоню, на которой есть вредители. А у нас, наверное, другие могут быть вредители.

Как IT Cluster участвовал в создании ситуационного центра в Харькове

— Вы заговорили о ситуационном центре. Вы участвовали в обустройстве ситуационного центра в Харькове, компании собирали средства на камеры. Как оцениваете его деятельность? Действительно ли он выявляет угрозы? Стало ли от него харьковчанам легче? Продолжаете ли сопровождение этого проекта?

— Да, мы продолжаем сопровождение проекта. Сегодня мы передали департаменту по чрезвычайным ситуациям, который фактически управляет этим центром, бронежилеты для коммунальщиков, которые выезжают на «прилеты». Потому что департамент управляет как ситуационным центром, так и людьми. Физически обеспечивает координацию людей, которые приезжают на место, когда у нас происходят «прилеты». На самом деле у нас есть повторные «прилеты», соответственно, этот момент ситуационного центра, что он видит то, что происходит, видит перспективу, что может произойти, и также координируется сразу с людьми. Это позволяет уменьшить количество жертв среди гражданских и коммунальщиков. Это проект, которым мы гордимся, это проект, который точно изменил и жизнь, и реагирование на чрезвычайные ситуации, потому что благодаря этому проекту количество летальных исходов в Харькове значительно, просто очень сильно изменилось. Потому что раньше между «прилетом» и реагированием могло пройти до 20 минут, пока искали физически. Сейчас ситуационный центр все видит, у него есть глаза. Они сразу в реальном времени видят «прилет», видят последствия, видят объем. И понимают, сколько карет скорой помощи нужно направить, сколько машин ГСЧС, сколько нужно привезти коммунальщиков из ГСП, чтобы закрыть окна. Несмотря на то, что у нас идет война, половина случаев, которые обслуживает ситуационный центр, это бытовые случаи. Например, недавно они увидели пожар в доме, никто не звонил, и они спасли человека, который там лежал.

— А как кластер вошел в этот проект? Вас попросили или это была ваша инициатива, как инвестиция в будущее и город в том числе?

— Когда возник вопрос, что нужно делать ситуационный центр, было привлечено основное финансирование, в том числе для обустройства, и это еще обустраивали за средства USAID. Но нужно было исследовать, какое технологическое решение даст этому центру глаза. Мы это все исследовали, мы нашли эти камеры под нас, их изготавливали три месяца специально для Харькова. Этот центр сейчас принят как образец. Уже сейчас монтируется центр в Запорожье по образцу нашего ситуационного центра, чтобы также в Запорожье обеспечить этот уровень безопасности.

Стратегия умного города — что это?

— В мэрии также недавно сообщили, что кластер задействован в разработке стратегии умного города. Что это такое?

— Умный город — это город, который думает о том, как ему жить. Который не живет, знаете, просто как течет вода и ты плывешь по течению, а думает, что тебе сделать для того, чтобы твои жители были в безопасности, с достойной работой, с высоким вознаграждением. Что сделать, чтобы уровень образования был на достойном уровне, уровень медицины. И как здесь можно использовать различные IT-технологии. И это фактически стратегия умного города. Она и об экономике: кто должен работать, какие должны быть производства, какое должно быть технологическое сопровождение. Она и об инфраструктуре, критической инфраструктуре. Как нам сделать так, чтобы Харьков не боялся обстрелов, не боялся оказаться в блэкауте, оказаться без топлива, без воды. Это все помогают делать также технологические решения. В ней есть конкретные проекты, которые будут запускаться в Харькове. И примером этого проекта является, например, ситуационный центр. Это яркий пример умного города. Еще яркий пример — это умные светофоры. Это так называемая концепция 15-минутного города. Чтобы ты благодаря тому, что есть умное регулирование трафика, за которым фактически следит искусственный интеллект, переключает эти светофоры, ты не стоял в тех пробках. Все это можно делать с помощью технологий, и людям становится более комфортно и безопаснее. Потому что, когда, например, у людей есть большое количество оружия, сейчас нужно следить за всем этим. Есть видеонаблюдение, которое следит. И все в городе знают, что в этом городе, если совершить преступление, оно будет раскрыто в течение нескольких минут. Потому что система за этим наблюдает, а системе нельзя дать взятку.

— Давно вы начали разрабатывать эту стратегию, этот план действий? На каком она этапе?

— Вообще реализация различных проектов Smart City началась еще в 2018 году. Это постоянный процесс, но тогда уже Харьков сказал, что мы хотим быть Smart City. Заявил такую амбицию. И началось, много разных проектов было реализовано. На темпы реализации негативно повлиял сначала COVID, затем полномасштабное вторжение. Но при этом сейчас есть эта стратегия, о которой говорит мэр, ее разрабатывает Deloitte — это компания так называемой «большой четверки». Это топ мировых компаний, которые разрабатывают стратегии. Вот они разрабатывают для лучших городов мира. И Харьков будет первым городом в Украине, для которого такая стратегия будет разработана компанией такого высокого уровня.

— А кто финансирует?

— Deloitte самостоятельно финансирует.

— А как IТ-кластер задействован?

— IТ-кластер задействован как эксперт. То есть мы привлекаем компании, потому что наши компании фактически строят эти умные города по всему миру. И здесь они заинтересованы не столько в том, чтобы сделать бизнес на Smart City, они заинтересованы, чтобы город видел лучшие практики развития Smart City, как в Нью-Йорке, в Барселоне, в Тель-Авиве и в других городах.

— Эта стратегия будет действовать после окончания войны?

— Эта стратегия уже начнет действовать буквально в конце этого года. То есть это не стратегия, которая будет после победы, может когда-нибудь. Нет, это стратегия, которая здесь и сейчас, потому что это не после победы, это для победы должно быть. Город должен объединяться, быть умным, потому что иначе мы не победим.

— Стратегия, план действий. Вы сказали, что должна быть работа. Харьков был городом студенчества, был городом айтишников. Я не знаю, как вы считаете, остается ли он таким?

— Да, он и будет таким.

— В этой стратегии Харьков будет городом кого?

— Студенчества, айтишников, инноваций разного уровня, разного типа. Харьков — город образованных людей. Он им был, он им был во время Первой мировой войны, Второй мировой войны, есть сейчас и будет оставаться в будущем. В это мы верим, для этого мы работаем. Я могу сказать, что IT всегда было и останется визитной карточкой Харькова. Мы видим IT в Харькове через десять лет в совершенно другом формате, поэтому здесь мы точно будем и чувствуем себя частью этой истории, независимо от того, когда закончится война.

Читайте также: Айтишники в Харькове перестали вкладываться в новичков: почему, что делать